2017 год как попытка осмыслить уроки глокализации

Пытаясь подытожить собственный год, наш постоянный автор из Германии Елена Невердовская рассказывает о том, что такое глокализация, почему локальное на несколько лет опережает глобальное и как с этим быть.

Глокализация — этим словом, которое я впервые встретила в заметках Александра Раппапорта, теоретика архитектуры, можно охарактеризовать уходящий год. Тот факт, что региональное, локальное оказывается повсеместно в тренде, замечен уже давно. Откровением стало то, как локальное на несколько лет опережает глобальное во многих смыслах — культурных, архитектурных, касающихся экологии и дизайна, повседневной жизни и отношения к будущему.

Отвечая на вопрос, почему это так, я пришла к выводу, что определяющую роль играет скорость реакции на изменения в мире. Чем больше проект, чем большее количество людей и институций задействовано (и денег затрачено), тем инертнее становится целое. Если совпали «вектора» авторов, со-участников, и решения вследствие этого принимаются быстрее, то в реализованном дух времени лучше считывается, более внятным, современным, даже футуристическим оказывается посыл. Архитекторы и дизайнеры, проектирующие небольшие объекты, никак не связанные с интернациональными брендами (навязывающими свой формальный язык), а еще лучше, расположенные за границами общепринятых метрополий, в провинции, находятся в более выгодном положении. У них, в каком-то смысле, развязаны руки. Они могут свободно следовать собственным внутренним импульсам.

Талантливые интуитивно чувствуют, откуда «дует ветер» перемен, улавливают цветовые и формальные тренды.

Но сначала о глобальном. Моим главным разочарованием стала кассельская Documenta, глобальный международный проект. Не только содержательно, но и формально, как дизайн-событие. Это касается как пространственной концепции выставки, так и типографской продукции, характеру постеров, плакатов, буклетов и карт.

Documenta 2017

Например: инсталляции, напоминающие сквоты, были размещены в заброшенных цехах на промзоне, а это полностью нивелировало высказывание, превратило его в тавтологию; богатые возможности закрытой подземной станции метро вообще были никак не задействованы, только акустический эффект — на бывшей платформе была установлена одинокая аудиоинсталляция, лишенная визуального сопровождения, ничем неоправданный минимализм. Маркировки локаций не читались в городе, карты не помогали разобраться в маршрутах. Шрифты, графические элементы, можно сказать, в духе экспрессионистской графики намекали на тему — беженцы, диссиденты и угнетенные меньшинства — но ничего не добавляли к ней.

Моим главным открытием стали неизвестные и незнаменитые локальные музеи, их экспозиции, правильнее сказать, инсталляции, созданные архитектурными или дизайнерскими бюро без участия каких-либо громких имен. То есть — проекты абсолютно «провинциальные», в сугубо безоценочном, чисто географическом смысле — удаленные от общепринятых центров культуры, столиц мирового дизайна. Мало того, оба музея были созданы отнюдь не здесь и сейчас, не в 2017-ом году и не в год накануне, но тем не менее они 100% актуальны, 100% соответствуют трендам конца второго десятилетия 21-го века: масштабы пространств, цвет, материал, форма, междисциплинарный диалог, уважение к контексту.

Музей природы и человека, Ольденбург, Германия

Экспозиция, посвященная осушению болот и гречи, как первой сельскохозяйственной культуре, возделываемой после выжигания торфа

Слева – пример трехмерной карты сезонной миграции птиц, справа – инсталляция, иллюстрирующая отрасли сельского хозяйства в регионе

Экспозиция, посвященная Ледниковому периоду, расположение морены по отношению к рельефу земной поверхности

Ольденбург, город на севере Германии, население – 160 тысяч. человек. Казалось бы, самый традиционный краеведческий музей — «Музей природы и человека», в котором посетителю должна быть рассказана не слишком захватывающая история торфяных болот, доисторических морен и людей, которые были вынуждены на ней трудиться, кормиться, что-то производить. Авторы экспозиции – группа Parameter (профессор Райнер Виттенборг и Тобиас Виттенборн) совместно с ​Михаэлем Лукасом​ – «обратились», образно говоря, к арсеналу современного искусства. При этом, никаких беспредметных формальных игр — все предельно обусловлено контентом. Каждая тема решена как цельное художественное произведение, будь то миграция птиц, пищевые цепочки или движение ледников.

Остербуркен, совсем крошечный город в центре Германии (6 тысяч жителей), основанный на месте дислокации римского легиона, защищавшего империю от варваров, обеспечивающего порядок у римской защитной стены — Limes. Здесь ситуация иная: недостатка в выразительных зрелищных артефактах не было. Проблема, которую архитекторам необходимо было решить, заключалась в необходимости объединить в единое целое городскую площадь, несколько разнородных объектов: руины древней термы, построенного над ними в конце прошлого столетия не слишком презентабельного павильона и двух новых зданий — музея и банка. Сложно, когда задача оказывается такой многоуровневой, а стройка одновременно является и раскопками, и консервацией найденного. Архитекторы (архитектурное бюро Auer+Weber, Штутгарт) были лаконичны: деревянные фасады и музея, и банка напоминают выстроенную римлянами ​многокилометровую защитную стену​ Limes – на этом участке из дубовых кольев. От дизайнера, проектировавшего интерьер, тоже не требовалось визуального «многословия»: он остался в тени, создавав только «рамы» для выставленных экспонатов. Единственное оживление темного, монохромного зала, демонстрирующего скульптуру, – подсвеченное изображение античных богов в стиле современных комиксов, интервенция современного искусства на территорию традиционного музея.

Римский музей, филиал государственного музея земли, Баден-Вюртемберг

Слева – директор музея, доктор исторических наук Йорг Шойербрандт, справа – экспозиция Римского музея

Павильон, построенный над раскопанными римскими термами в 1980-х годах

В заключении остается сделать вывод, пояснить, о чем говорят приведенные примеры. Это сложно, но я постараюсь: мне кажется, что глокализация требует от дизайнера (в широком смысле, как специалиста, придающего форму всему, как предметному, так и иллюзорному) занять место в авангарде команды по изменению, может быть, даже спасению мира. Его задача — не маркировать оформляемое пространство узнаваемыми объектами / иконами, подчеркивая нарциссическое «здесь поработал дизайнер», не делать стильно / эстетично / красиво, а разумно расходовать ресурсы — материалы и деньги, пространство и время, знания и эмоции. Организовывать трехмерное и четырехмерное таким образом, чтобы все функционировало без проблем, чтобы изменения, востребуемые в будущем, могли быть произведены без особых усилий. Делать мир комфортным — для тела, ума, глаз, рук.

Фото на обложке: музей в Остербуркен, все фото автора.